Хотя многие называют ее "Незнакомкой"
«Внутреннее содержание этой дамы и достоинство ее, наверно… равны нулю. Презрительный взгляд ее понятен. Она смотрит на толпу мужчин, которые стоят перед нею и пялят на нее свои масляные глаза. Она знает мужчин с той стороны, которая, кроме презрения, ничего не заслуживает».
«Кокотка в коляске», «одно из исчадий больших городов»… Этими словами 125 лет назад пресса того времени встретила «Неизвестную», впервые представленную публике на выставке художников-передвижников.
«Неизвестную» Крамского сегодня охотно воспроизводят на коробках конфет, а ее копии еще сравнительно недавно украшали стены многих советских домов. Нередко это были не профессиональные копии на холсте, а репродукции, вырезанные из журналов, где они печатались под рубрикой «Лики красоты» и другими - в том же духе.А вот многие современники Крамского решили, что «Неизвестной» художник продолжил свою обличительную серию: до этого он написал отнюдь не парадные портреты двух графов и одного банкира.
Кого же обличал он «Неизвестной»? Таких, как эта дама и общество. Один художественный критик – господин Ковалевский – назвал подобных «неизвестных» «женщинами презренными под их нарядами, купленными ценою женского целомудрия».«А если они позволяют себе смотреть с презрением на это общество, - заключал он, - то оно само и виновато».
На полотне изображена молодая женщина, проезжающая в открытом экипаже по Аничкову мосту. Она одета по последней моде 1880-х годов. На ней бархатная шляпка с перьями, украшенное мехом и лентами пальто, муфта и тонкие кожаные перчатки. Взгляд царственный, таинственный и немного грустный.«Неизвестная» до сих пор остаётся загадкой художника. Ни в письмах, ни в дневниках он не оставил упоминаний о личности неизвестной. Существует версия, что прототипом к картине послужила курская девушка крестьянка Матрёна Саввишна, вышедшая замуж за дворянина Бестужева. Крамской познакомился с ней в Санкт-Петербурге и был пленён её красотой.
Есть и такая версия... Здесь изображена проститутка, вернее, камелия — высший ранг женщин свободного поведения. Камелии отдавали себя на содержание богатым любовникам. Бывало, к ним переходило немалое состояние их обожателей. На полотне видно, что левое место в коляске свободно — это был знак «ищу партнера-спонсора», приличные дамы так никогда не ездили: место рядом предназначалось для мужа или прислуги.
Как только «Неизвестная» появилась на публике, зрители стали гадать: а все же, есть ли у нее прототип? Кто она такая?Может быть, так Крамской представлял себе Настасью Филипповну из романа Достоевского «Идиот»?«Глаза темные, глубокие, лоб задумчивый, выражение лица страстное и как бы высокомерное»… Это описание внешности Настасьи Филипповны. Но разве «Неизвестная» под него не подходит? К тому же Достоевского Крамской любил и уважал.
Правда, чаще, особенно в последующие годы, «Неизвестную» сравнивали с Анной Карениной, серые глаза которой из-за густоты ресниц тоже казались темными, а лицо было необыкновенно миловидно. А кроме того, вызов общественному мнению и все такое прочее… И Льва Толстого Крамской ценил чрезвычайно высоко…
Интересно, что, по мнению художника Репина, выведенный Толстым на страницах романа «Анна Каренина» портретист Михайлов, в свою очередь, «страх как похож на Крамского».Михайлов писал Анну, и «Портрет с пятого сеанса поразил всех, в особенности Вронского, не только сходством, но и особенною красотою. (…) «Надо было знать и любить ее, как я любил, чтобы найти это самое милое ее душевное выражение», - думал Вронский, хотя он по этому портрету только узнал это самое милое ее душевное выражение»…Но узнавал ли Толстой в «Неизвестной» Анну, а Крамской себя в Михайлове? Свидетельств на сей счет не осталось.
Шли годы. Обаяние «Неизвестной» не ослабевало. Ее загадка продолжала волновать. И вот уже новым зрителям стало казаться, что эта дама – предвосхищение блоковской «Незнакомки» (это стихотворение появилось в начале 20-го века):
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
«Неизвестную» Крамского многие называют «Незнакомкой» и пребывают в уверенности, будто картина навеяна этими стихами.
Только ли книжных героинь записывали в прототипы «Неизвестной»? Нет. Поначалу одни в ней будто бы узнавали некую петербургскую баронессу, другие – актрису, игравшую аристократок.А Боборыкин, известный литератор того времени, сказал так: «Неизвестно, кто эта дама, порядочная она женщина или продажная, но в ней… сидит целая эпоха»…Как ни хорошо высказывание Боборыкина, а конец спорам оно не положило. Всю свою жизнь Николай Крамской, сын художника, слышал от почитателей таланта отца:
- Так чей же все-таки портрет написал Иван Николаевич?
Уже на склоне лет сын Крамского сделал на этот счет официальное, можно сказать, заявление. Он передал Третьяковской галерее фотографии из альбома отца. Один из снимков сопроводил таким примечанием: «Натурщица очень красива. Очевидно, натурщица произвела впечатление на многих художников, в том числе и на моего отца, и вот, если вы сравните тип женщины, изображенной на картине «Неизвестная», с этой фотографией, то вы найдете некоторое сходство».
Картиной, а не портретом Николай Крамской называет «Неизвестную» принципиально. Он уверен, что это – собирательный образ дамы полусвета, «которая окружена роскошью, лестью и поклонниками» и «вследствие этого презрительно смотрит на все ее окружающее». То есть сын художника – на стороне демократических критиков 19-го века. И все же…Но ведь взволновала Крамского эта красота! Хотя сегодня писать такие фразы опасно: черт-те что может возникнуть в воображении современника, начитавшегося откровений нынешних «звезд». А Крамской …
«Ее интересы – мои интересы, и, наоборот, все, что меня трогает и радует в жизни и везде, не чуждо и ей», - писал он о жене, Софье Николаевне, радуясь, что не проиграл в лотерею, которой виделась ему женитьба.Многие дамы, восхищавшие своим блеском ровесников Крамского, были ему неприятны: «Всегда, где бы я ни был, где много публики, мне как-то грустно именно потому, что мне женщины тут кажутся такими подлыми, каждая одевается именно так, как мне не нравится, старается выставить как будто напоказ то, что она считает в себе самым лучшим, та показывает плечи, та грудь, а та еще что-нибудь, одним словом, гнусно».
Такие чувства Крамской испытывал, наблюдая публику и русскую, и немецкую, и французскую. В Париже говорил, что после лицезрения современниц спасается и очищается в Лувре, у целомудренной статуи Венеры Милосской, «богини настоящей и в то же время реальнейшей женщины». Серьезный человек был Иван Николаевич Крамской… Решив жениться, свое внутреннее состояние и отношение к невесте определил так: «Я не очарован и не влюблен, а люблю просто и обыкновенно, по-человечески, всеми силами души и чувствую себя только способным если не на подвиги, то, по крайней мере, на серьезный труд».
Этюд к картине..
В середине сороковых годов 20-го века в художественных кругах узнали, что в одном из частных собраний Чехии хранился неизвестный нашим музейщикам и искусствоведам этюд к «Неизвестной». Когда так называемую «пражскую находку» обнародовали, стало очевидно, что Крамской действительно замысливал «Неизвестную» как обличительный социальный портрет. Женщина с пражского этюда – нахальна и самодовольна. В ней нет ничего от загадочности и притягательности «Неизвестной». Первое слово, которое приходит в голову при взгляде на нее: карикатура.
Почему же так отличаются друг от друга эти варианты «Неизвестной»? Ну, во-первых, Крамской хоть и был художником идейным, однако лобовой назидательности и пропаганды старался избегать. А во-вторых, причиной тому, вероятно, обстоятельства, жизненный и творческий кризис.Один из биографов Крамского заметил, что как раз в самый разгар работы над «Неизвестной» Крамской послал письмо знаменитому коллекционеру Третьякову, а в нем – просто невероятный для этой личности крик души: «Я себя продаю: кто купит?».
Впрочем, смысл этой продажи заключался как раз-таки в отчаянной попытке обрести, наконец, творческую свободу.
Устав от необходимости зарабатывать на сносное житье заказными портретами, Крамской придумал, как ему казалось, неплохой выход из этого положения: вот бы кто-нибудь дал бы ему на год 12 тысяч рублей в обмен на его обязательство работать не покладая рук, но на самим им выбранные темы. А все написанные полотна он передал бы благодетелю, и разве тот не остался бы в прибыли?
Третьякова это предложение не заинтересовало. Но, возможно, встретив отказ, Крамской иначе взглянул на свою героиню, которой, видимо, удалось продать себя, особый свой талант, и недешево. Крамской умер спустя четыре года после рождения «Неизвестной», с кистью в руке, портретируя врача. Едва ли многие тогда могли предположить, что из всех многочисленных его полотен самая счастливая судьба (если счастьем считать популярность) ожидает эту даму в коляске, едущую погожим зимним днем по Невскому проспекту.
И всё же..Кто она?
